«Надеюсь, ты это (не) прочтёшь»: отрывок из книги

Сэди Вэнь идеальна во всех отношениях: староста, отличница, активный участник внеклассной жизни школы. Справляться с этим грузом ответственности непросто, но у неё есть хитрость — всю свою злость она выплёскивает в черновиках электронных писем. Конечно, Сэди никогда их не отправит, но что, если в один день все письма найдут своих адресатов?

Так начинается новый роман Энн Лян, автора бестселлера «В этот раз по-настоящему». В преддверии выхода книги публикуем отрывок из романа «Надеюсь, ты это (не) прочтёшь», который появится в Строках уже 19 июля.

Велосипедный гараж в Вудвейле — что-то вроде школьной газеты. Даже, пожалуй, более надёжный источник информации, чем школьная почтовая рассылка.

Вместо никому не нужных анонсов состязаний по гребле, новостей о новой баскетбольной площадке и увольнении кого-то из учителей на кирпичных стенах гаража яркими маркерами написаны настоящие новости. Кто с кем сошёлся, расстался и кто кому изменил; все самые смачные школьные скандалы и рейтинги популярности — всё на месте. Эти серые кирпичные стены — почти произведение авангардного искусства: красивый шрифт с завитушками соседствует с перечёркнутыми именами, стихотворными строками и остроконечными буквами, написанными чьей-то сердитой рукой. Свободного места почти не осталось.

И мы должны всё это оттереть.

Ставлю на землю ведро и кидаю щётку. Сначала с ужасом оглядываю стены и осознаю, сколько нам придётся сделать. Даже если будем работать очень быстро, уйдёт несколько часов, а судя по тому, как Джулиус держит шланг — будто у него в руках дохлая змея, — быстро не получится.

Вообще, мне кажется, что Джулиус в жизни не занимался уборкой.

— Это просто абсурд, — качает он головой. — Предлог заставить нас заниматься неквалифицированным трудом!

— Что ж, лучше скорее начать. — Я распускаю свой обычный высокий пучок, опускаю голову вниз, пальцами приглаживаю волосы и завязываю хвостик. Выпрямляюсь и вижу, что Джулиус смотрит на меня; на его лице странное растерянное выражение. — Что?

— Ничего. Просто никогда не видел тебя с распущенными волосами.

Я настораживаюсь.

— И что?

— И ничего. — Он поджимает губы. — Просто наблюдение.

— С тобой никогда не бывает «просто наблюдений», — отвечаю я, и внезапно у меня возникает желание поправить причёску, пригладить волосы и посмотреться в зеркало. Я действительно никогда не хожу в школу с распущенными волосами, потому что по школьным правилам волосы ниже плеч необходимо убирать в причёску, — хотя молодые, не такие придирчивые учителя никогда не делают замечания. Но волосы мешают писать в тетради и бегать на физкультуре. — Ты ничего не делаешь просто так.

Тут на его лице появляется знакомая ухмылка.

— А я-то думал, в тех письмах ты уже исчерпала запас оскорблений.

— Не волнуйся, я придумаю новые. — Я беру щётку, подхожу к стене и, не давая ему возможности ответить, меняю тему. — Ладно, чтобы было проще, давай поделим обязанности. Ты поливаешь, я тру.

— Почему я? — спрашивает он. — Почему ты не можешь поливать?

Я глубоко вдыхаю через нос. Поверить не могу, что директор думал, будто это занятие поможет уладить наш конфликт. Пока желание удушить Джулиуса только утроилось.

— Потому что сомневаюсь, — стараюсь не повышать голос, — что ты умеешь работать щёткой.

Ухмылка сползает с его лица.

— Ещё как умею.

— Да прям, — недоверчиво отвечаю я.

— Я докажу. — Он достаёт из карманов пару чёрных перчаток и надевает.

— Что это? — хмурюсь я. — Зачем перчатки? Мы не собираемся грабить банк.

— Для защиты кожи. У меня очень красивые руки, как ты верно подметила в своих письмах. Не хотелось бы их испортить.

Я заливаюсь краской.

— Вот, — он кидает мне шланг и берёт щётку руками в чёрных перчатках, — смотри.

Я смотрю. Включаю шланг и поливаю небольшой участок стены. Джулиус принимается возить щёткой по стене круговыми движениями. Попытка выглядит жалкой. Кирпич темнеет, блестит от воды, но надписи не оттираются. Мне даже кажется, его усилиями краска только размазывается.

— Зачем ты массируешь стену? — спрашиваю я.

Он останавливается, поворачивается ко мне и хмурится.

— А я, по-твоему, должен наброситься на стену, как зверь?

— Это бессмысленно.

Я поднимаю голову и смотрю на небо. Яркая лазурь сменилась густым индиго. На парковке на противоположной стороне лужайки почти не осталось машин. Я начинаю паниковать. Мама ждёт и рассчитывает, что я приготовлю ужин. А надо ещё рёбрышки разморозить, включить мультиварку и сделать рагу…

— Всё равно у меня получается лучше, чем у тебя, — не унимается Джулиус, оттирая надпись «А. Г. + Б. Х. навсегда». Надпись перечёркнута крест-накрест, а рядом написано: «А. Г. + Л. Е. навсегда».

Во мне закипает негодование:

— Боже, как можно быть таким упрямым?

— А ты чего раскомандовалась? — отвечает он.

— Ты невыносим.

— А ты слишком много хочешь.

— Высокомерный!

— Несдержанная!

— Циник! — Я крепче хватаюсь за шланг, поливая стену. — Сноб!

— Вечно недовольная!

— Манипулятор!

— Зануда!

Ну погоди у меня.

Я отхожу назад и опускаю шланг, но уже слишком поздно. Вода расплескалась, попала ему на рубашку и на волосы, но каким-то чудом прядь волос, падающая на лоб, не намокла. В остальном вид у него очень растрёпанный. Рубашка помялась, галстук развязался. Джулиус стоит промокший, вода попала ему в глаза, и он часто моргает и вытирает лицо рукой в перчатке. Тут меня разбирает смех.

— Сэйди! — Моё имя, произнесённое им, звучит как ругательство. На его лице появляются шок и презрение. А я, наверное, совсем умом тронулась из-за последних событий, ведь вместо того, чтобы начать извиняться и волноваться, что мы зря теряем время, я вдруг начинаю хохотать и складываюсь пополам.

— И-извини, — бормочу я сквозь смех. — Я… не… нароч…

Он прищуривается, но в таком виде его невозможно воспринимать всерьёз.

— Я мог бы поспорить, что ты это нарочно, но на тебя совсем не похоже.

— Клянусь, я не хотела… — Задыхаясь от смеха, хватаюсь за живот, и тут мне приходит в голову, что я смеюсь впервые за эти два дня. Моё тело, как резинка, натянулось до предела, и вдруг резинка лопнула, и от напряжения не осталось и следа. Я втягиваю приятный холодный воздух, наполняя им лёгкие.

И тут Джулиус выхватывает у меня шланг. Не успеваю отреагировать: он уже нацеливает его на меня.

Я визжу.

Мощный поток ледяной воды обжигает. Вода попадает в нос, в полуоткрытый рот и под рубашку. Чувствую, как она течёт по спине и скапливается в ботинках. В глазах туман, единственное, что я вижу более-менее чётко, — лицо Джулиуса. Он улыбается, он явно собой доволен.

— Тебе конец, — говорю я. — Клянусь, я тебя прикончу. Без шуток.

Пытаюсь поймать шланг, но Джулиус держит его высоко над головой, и я не дотягиваюсь. Он меня дразнит.

— Отдай, — огрызаюсь я.

— Ни за что.

— Отдай, говорю. — Я прыгаю и хватаюсь за один конец. Но Джулиус не отпускает шланг, а тянет его на себя, как будто мы играем в перетягивание каната. Мы боремся, а вода так и льётся — мы оба промокли насквозь. Я захлёбываюсь, дрожу от холода и кричу, но одновременно смеюсь, потому что это правда смешно. Давно я так не дурачилась и не вела себя как ребёнок.

Лишь когда на нас не остаётся ни одного сухого места и становится трудно дышать, Джулиус делает шаг назад. Смотрит на меня и резко отворачивается.

— Что? — растерянно спрашиваю я.

— Наша школьная форма из полиэстера, — невпопад отвечает он и сосредоточенно разглядывает подстриженную лужайку под ногами.

— С каких это пор тебя интересуют ткани?

Он игнорирует мой вопрос.

— Если намочить белый полиэстер, он становится прозрачным, — говорит он.