«Книги и книжные на краю света»: фрагмент из эссе Хорхе Карриона

Книжный магазин — это отдельный мир, важный культурный феномен и место, с которого для многих читателей началась любовь к литературе. Писатель и критик Хорхе Каррион исследовал этот феномен со всех сторон, чтобы поделиться с нами историями о Shakespeare & Co в Париже, P&G Wells в Винчестере, Green Apple Books в Сан-Франциско, Strand Bookstore в Нью-Йорке, а также многих других книжных мест притяжения. Публикуем фрагмент из его эссе «Книжные магазины», которое вышло в издательстве Ad Marginem.

«Этот комментарий к Апокалипсису, который я передаю в руки читателя, не притязает на то, чтобы быть плодом учености» — Кристобаль Серра, «Апокалипсис»

Что я сделал первым делом, приехав в Сидней? Отправился на поиски книжного и купил карманное издание «Троп песен» Чатвина, которые задолго до того прочитал в испанском переводе, и «Аустерлица» Зебальда, который только что был издан на английском. На следующий день я посетил Gleebooks и поставил одну из первых печатей в своем виртуальном паспорте, имевшем для меня тогда (летом 2002 года), скажем так, трансцендентный смысл. Тогда я блуждал по книжным, кладбищам, кафе, музеям — храмам современной культуры, которую еще обожал. Как, наверное, уже стало ясно из предыдущих глав этой книги, я давно смирился со статусом культурного туриста, или метапутешественника, и перестал верить в воображаемые паспорта. Тем не менее эта метафора кажется мне довольно уместной: для любителей книжных магазинов она может служить прикрытием фетишистского и прежде всего потребительского пристрастия, порока, иногда напоминающего мне синдром Диогена. Из двухмесячного путешествия по Австралии я вернулся с двадцатью семью книгами в рюкзаке; некоторые из них исчезли из-за моих переездов до того, как я успел их прочесть, полистать или хотя бы раскрыть.

Так вот, на следующий день я отправился в Gleebooks, но две главные в той поездке книги я купил в ничем не примечательном магазине. Нужно различать великие книжные мира и книжные, куда идешь с какой-то определенной целью. Разумеется, последние снабжают нас самыми необходимыми книгами, с покупкой которых нельзя затягивать, например, такими, которые помогут скоротать время в полете или путешествии на поезде. В подобных местах ты покупаешь подарок в последний момент или долгожданную книгу в момент ее появления. Без таких магазинов не было бы и других: они просто не имели бы смысла. Книжная торговля должна представлять из себя сложный узор, где между киоском и главным книжным города рассыпаны скромные лавочки и книжные побольше, сетевые магазины и стойки бестселлеров в супермаркетах, магазины уцененных книг и специализирующиеся на кино, комиксах, детективах, университетских изданиях, медиа, фотографии, путешествиях.

Я дошел до номера 49 по Глиб-Пойнт-роуд: передо мной стоял дом в колониальном стиле, уралитовый портик которого поддерживали металлические колонны. Путеводитель называл его типично австралийским книжным и сообщал, что он многократно получал премии как лучший магазин страны. Дело происходило в июле 2002 года, и та книга была лишь одной многих, за которыми я охотился. Мои тогдашние заметки сегодня контрастируют с постоянно обновляющимся сайтом магазина. «Основан в 1975 году», — читаю я свою запись. Далее — «Деревянные стеллажи», читаю:

Хаотичный на первый взгляд (книги лежат даже на полу). Задняя часть выходит в простой двор, обсаженный деревьями. Большое количество австралийской, англосаксонской и переводной литературы. Продаются записные книжки-молескины. Выставка во всю стену с обложками книг, подписанных авторами. Прелестная мансарда с таким же ковровым покрытием, что и нижний этаж, здесь много естественного света, вентиляторы и деревянные балки, открыта внутренняя сторона крыши. Издание романа Кэри о Келли, бумага и печать сделаны под старину. Полка со свежими журналами. В мансарде проходят литературные мероприятия. Листаю «Колонию „Каррион“» — абсурдистско-юмористический роман об одном исправительном учреждении XIX века.

«Истинная история шайки Келли» Питера Кэри была издана в переводе Энрике де Эриса за несколько месяцев до моей поездки. В очередной раз демонстрируя блестящую способность говорить от чужого имени, австралийский писатель ведет повествование от лица Неда Келли — сироты, конокрада, первопроходца, реформиста, грабителя и полицейского, Эдипа, воплощения Робин Гуда во время конца света. Это интерпретация европейских мифов в стране, которая, создавая себя как нацию, игнорировала местную культуру, сложную, обладающую многотысячелетней историей, и пыталась истребить или ассимилировать аборигенов. Самой своей структурой Gleebooks отражает незарубцевавшуюся рану, рассекшую весь островной континент: один отдел называется «Aboriginal Studies», а другой — «Australian Studies», потому что эти две Австралии накладываются друг поверх друга на одной карте, и каждая из них защищает собственные границы.

В моем архиве из той поездки от австралийских книжных больше ничего не осталось: ни один из тех, что я посетил в Брисбене, Кэрнсе, Дарвине или Перте ничем не привлек моего внимания. Книги, важные для моего исследования об испанской эмиграции на другом конце планеты, я обнаружил в магазинах при музеях. Десять лет спустя я посетил Мельбурн и смог ознакомиться с двумя его главными книжными: Reader’s Feast Bookstore, где я открыл для себя современную литературу аборигенов благодаря Таре Джун Уинч, и Hill of Content, полюбившийся мне как текстами, так и контекстом. 

Весь город теперь служит культу кофе, и книжные магазины кажутся приложениями к ритуалу кофепития, ритм которого очень похож на ритм чтения.

Менее чем в ста метрах от Hill of Content находятся Pellegrinis — старый кафетерий и итальянский ресторан, настоящая достопримечательность Мельбурна, и Madame Brussels — утонченное заведение на четвертом этаже здания напротив. Именно там, между винтажной стариной (на кухне хозяйка говорила с помощником на местном диалекте) и современностью в стиле ретро (по-настоящему стар в Madame Brussels только поднос), я начал читать «Under the Sun» («Под солнцем»), письма Чатвина, и «Travels» («Путешествия»), антологию путевых заметок Боулза. Обе книги были изданы недавно и еще отсутствовали в Барселоне, зато их выставили на витрине одного из книжных на краю света.

Капучино, подающийся в Мельбурне, что настойчиво вторгается в час чаепития, великолепные вина и туалетные кабинки на пляжах, жизнь на улице и восстановленные Arcades — всё это можно рассматривать как метание между средиземноморским, европейским, интернациональным, если хотите, образом жизни и каким-то нежеланием отказываться от британского колониального прошлого, наследия Содружества Наций. То же происходит в Южной Африке: тот же капучино, тот же час чаепития, такое же хорошее вино, такие же разноцветные кабинки, эта жизнь на террасе, нынче присущая большинству городов мира, те же пейзажи (и в основе всего такое же истребление коренных жителей). В самой живописной галерее Кейптауна, The Long Street Antique Arcade, книжный и кафетерий соседствуют с антикварными барахолками и лавками армейской атрибутики — смешение, какое можно обнаружить во всех городских галереях старой британской империи.

Что я сделал первым делом, приземлившись в Йоханнесбурге в сентябре 2011 года? Разумеется, спросил, какой книжный в городе лучший. Попасть туда я смог лишь в последний день, когда по дороге в аэропорт попросил таксиста остановиться и дать мне достаточно времени, чтобы с ним ознакомиться. Это был Boekehuis, где продается литература на африкаанс, — единственный из известных мне книжных магазинов, который занимает целую виллу, окруженную садами, защищенную стеной и сторожевой будкой. В здании колониального стиля, построенном более ста лет назад, некогда жила дочь Брэма Фишера, активного борца с апартеидом. Камины заделали, но домашняя атмосфера здесь сохраняется, кафетерий — своего рода оазис, а на коврах в детском отделе по выходным рассказывают сказки. Теперь, когда я уже собрал необходимую мне библиотеку и могу хранить нужные книги в планшете, я покупаю во время поездок только те издания, что могут быть мне действительно полезны, те, которые нелегко найти в моем городе и которые я действительно хочу прочитать. Поэтому в Boekehuis я ничего не купил. Как и в The Book Lounge, лучшем книжном Кейптауна.

В чемодане у меня лежал «Богомол обыкновенный» Андре Бринка. Этот роман рассказывает реальную историю, случившуюся на заре существования страны, — историю задиры Купидона Таракана, превратившегося в пламенного миссионера и испытавшего на своей черной шкуре конфликты, которые позднее будут раздирать Южную Африку. Как «Истинная история шайки Келли», так и различные книги Кутзее построены по одной и той же схеме — найдена и переписана рукопись, текстуальное свидетельство прошлого. Обращение к истокам родной, смутной истории родины — основа творчества самого Кутзее-романиста. 

«Вьетнамский проект», первая часть его дебютной книги «Сумеречная земля», начинается так: «Меня зовут Юджин Дон. Я ничего не могу с этим поделать. Итак, я приступаю». Вторую, «Рассказ Якобуса Кутзее», где Дж. М. Кутзее выступает в роли переводчика, открывает фраза: «Пять лет назад Адам Вийнанд, Ублюдок (тут нечего стыдиться), сложил пожитки и отправился пешком в край племени корана». 

Незадолго до поездки в Южную Африку я прочитал «Лабораторную эстетику» Рейнальдо Ладдаги — одну из тех немногих хороших книг-исследований вроде «Мировой республики литературы» Паскаль Казановы, где автор не сосредоточивается на конкретном языке или географической области, а пытается изобразить карту мира, потому что литературу невозможно понять, цепляясь за изжившие себя границы. В отличие от предыдущих книг Ладдаги, повествующих о латиноамериканской литературе, в новом произведении он связывает близкий мне поток современной литературы (Зебальда, Сесара Айру, Серхио Хейфеца, Джоан Дидион, Марио Левреро, Марио Бельятина) с другими сферами творчества нашей эпохи, такими как музыка или визуальные искусства. Одна из глав высвечивает аспект «Бесчестья», прежде не замеченный мною, несмотря на неоднократные возвращения к этому роману Кутзее. Дэвид, главный герой, на протяжении всей книги пытается сочинить оперу, историю Байрона в Италии. И вот он настраивает старое банджо своей дочери и думает, сидя в старом кресле под пляжным зонтиком, может ли умирающая собака издать жалостный гортанный хрип, необходимый его произведению, а перед ним, насколько хватает взгляда, расстилается черная непонятная Африка, которая не изъясняется на английском и которой неведомы легенды и языки старушки Европы. Таков безрадостный финал «Бесчестья». В этом сочинительстве, захватывающем Дэвида на протяжении всего романа, полагает Ладдага, таится семя всех последующих книг Кутзее: страницы, написанные на основе скудного материала вроде заметок, дневников, интервью и писем, лишенные авторитета литературности; неудачные эссе, попытки настроить музыкальный инструмент, который не может звучать возвышенно; страницы, на которых различные альтер эго автора появляются на сцене, отражая его неспособность представить в XXI веке законченный идеальный рассказ.

Похожий на Hill of Content, Livraria da Travessa или на Eterna Cadencia как брат-близнец, The Book Lounge представляет собой чудесное пространство с большими деревянными столами и диванами; подвальный этаж его устлан коврами, среди которых хочется остаться жить. У него совершенно классическая, а потому знакомая эстетика, но именно этот магазин несказанно меня удивил: изучая одну полку за другой, я обнаружил среди них пустые. Первой была полка Паоло Коэльо: его романы и книги по самосовершенствованию отсутствовали, о чем извещало объявление. Второй — Габриэля Гарсии Маркеса. Третьей — Кутзее. Во всех трех случаях я видел одинаковое объявление: «Спрашивайте книги на кассе». Что общего могло быть у Коэльо, Маркеса и Кутзее? Продавщица болтала с другом и, постеснявшись их прерывать, я принялся фотографировать магазин и листать книги. Наконец она освободилась, и я попросил ее разрешить загадку.

Она объяснила: книги этих трех авторов воруют больше всего. Собственно, только их и воруют. «Поэтому мы держим их тут», — сказала она, показывая на стопки книг, возвышавшиеся у нее за спиной. 

Я попросил книги Кутзее. Среди них не оказалось ни одной, которой не было бы у меня дома, но я вновь пролистал его нобелевскую речь, выпущенную издательством Penguin в красивом тканом переплете — за несколько лет до того я купил ее в Seminary Coop. А затем стал искать в только что выпущенном Penguin Classics комментированном издании «Бесчестья», предназначенном для университетских студентов, какую-нибудь отсылку к эстетике эфемерности, к опере, которую сочиняет Дэвид, как к семени будущего творчества, к жалкому музицированию на расстроенном банджо во дворе дома, где живут одни собаки. Тщетно.

«Лето» — книга, для которой догадки Ладдаги наиболее верны. Его анализ доходит до «Дневника плохого года», но вершины мастерства Кутзее достиг в своем последнем — на настоящий момент — шедевре. Суровая автобиография, облеченная в форму художественного произведения, представляет собой роман без действия, без кульминации. И тем не менее сцена, где Джон проводит ночь со своей двоюродной сестрой в фургоне, затягивает, словно воронка Мальстрёма, несмотря на свою кажущуюся вялость. В это мгновение читатель чувствует себя на краю мира. Это сильное чувство — всё равно что пересечь Австралию, Южную Африку, Соединенные Штаты, север Мексики или Аргентину, и среди окружающего однообразия внезапно остановить время, заехать на автозаправку или в какую-нибудь деревню и вдруг оказаться неизвестно где. Это приступ головокружения в пограничном месте, откуда вглядываешься в горизонт, ожидая варваров, которые не появляются. Это тоска, которая ведет к неотвратимому вопросу: какого черта я здесь делаю?

В Патагонии я столько прошел по стопам Чатвина, сколько не прошел ни в каком другом уголке планеты. За это время мой экземпляр его книги от Muchnik Editores стал напоминать папку: между исчирканных карандашом страниц нашли место автобусные билеты, брошюры и открытки, например, с видом на усадьбу Хабертон или пещеру Милодона. Два раза мне довелось почувствовать особенную близость к автору «Анатомии беспокойства». Первый — когда я взял интервью у внука Херманна Эберхарда («Утром я вышел на прогулку с Эберхардом под проливным дождем. Он был одет в пальто с кожаной подкладкой и свирепо смотрел на грозу из-под казачьей шапки») в Пунта-Аренас, и он рассказал мне о странном визите, который ему нанес писатель и биограф Чатвина Николас Шекспир: посреди интервью тот начал настойчиво просить продать ему старый холодильник, потому что он их коллекционировал, из-за чего разговор постепенно съехал на этот предмет бытовой техники и полностью на нем сосредоточился. Второй — во время прогулки по Пуэрто-Консуэло к легендарной пещере: за мной погналась собачья свора, и я в ужасе перепрыгивал через заборы, потому что дорога тут и там проходила по частным владениям. В конце концов из проржавевшего трейлера, представлявшего собой чье-то постоянное жилище, вышел грязный грубый человек и успокоил чертовых псов. Чатвин-выдумщик, не может быть, чтобы ты сделал всё, о чем говоришь в своей книге, но какой ореол правды окружает всё, что ты написал!

Читайте дальше в книге Хорхе Карриона «Книжные магазины».