В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет? Отрывок

«В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет» — критическое эссе от независимого теоретика интернета Герта Ловинка. В своей книге Ловинк исследует тему изменений в интернете, произошедших за последние несколько лет. Анализ зависимости от централизованных платформ превращается в историю о новых альтернативах, построенных на глубоком понимании цифрового спада.  

Введение. Фантомы платформы, или Грязное просвещение интернета

Самое революционное действие на свете — это громко заявить о том, что происходит.

Роза Люксембург

Я скажу вам, что значит для меня свобода. Это отсутствие страха.

Нина Симон

У меня нет теории. Могу рассказать только историю.

Элизабет Фриман

Недавние исследования показали, что я устал.

So Sad Today

Ложное бессознательное — вот настоящая проблема нашей эпохи.

Б. Д. Геген

Теория — это ответ. Но что является вопросом?

Йохан Шерпстра

Интернет — внутри нас.

Патриша Локвуд

Если бы marxists.org был более красивым сайтом, то революция уже бы произошла.

Space Cowboy

Люблю резкий запах мемов по утрам.

Джейми Кинг

Популярность в Твиттере — всё равно что популярность в психлечебнице.

Rotkill

Мне не нравится твой позитивный настрой.

@ofterror

Кажется, мы в ловушке. Во время misère локдауна мы бук­вально застряли на платформе. Что происходит, когда ваш домашний офис становится похож на колл-центр, а вы настоль­ко устали, что даже не можете закрыть Facebook [*]? «Как изба­виться от телефона? Только неправильные ответы». Мы хотели использовать пандемию для того, чтобы перезагрузиться и дви­гаться дальше, но не справились с задачей. Чувство комфорта от всего старого и знакомого оказалось слишком сильным. Вместо того чтобы включить радикальное техническое вообра­жение для старта альтернативных проектов, мы отвлекались на фейковые новости, культуру отмены и кибервойны. Как буд­то приговорённые к думскроллингу, мы были вынуждены тер­петь нескончаемые потоки кринжовых мемов, причудливые теории заговора и статистику пандемии — со всем сопутствую­щим пожаром в комментариях вокруг. Рандомность — это весело.

«Мы признали, что мы бессильны — что наши жизни стали неуправляемыми». Это признание — первый шаг в программе двенадцати шагов для анонимных алкоголиков, и именно с него начинается В плену у платформы. Так как ни я, ни вы не можем решить проблему зависимости от платформ, мы при­кованы к тем же старым каналам связи и злимся на других из-за того, что сами не можем ничего изменить. В седьмой части моих хроник мы продолжаем возиться с проблемой под названием «интернет», диагностируя нашу сегодняшнюю фазу стагнации, а также одновременно задаёмся вопросом, как освободиться из плена и «деплатформизировать» платформы.

Что происходит с психокультурным состоянием, когда неку­да идти и пользователи заперты внутри продукции IT-компа­ний, слишком крупных, чтобы потерпеть неудачу? Ничего хорошего. Хотя некоторые думают, что наши вечные негодова­ние, жалобы и злость — всего лишь часть человеческого удела, что они не связаны с формой и размером информационной сре­ды, другие (типа меня) убеждены, что к ментальной нищете миллиардов пользователей нужно относиться серьёзно. Больше нельзя игнорировать депрессию, негодование и отчаяние и притворяться, что они исчезнут за ночь после того, как мы установим новое приложение. Зависимость реальна, она проникла глубоко внутрь тела. С некоторыми привычками нужно расстаться, осознание ситуации должно распростра­няться. В то же время Годо всё так же сидит здесь, уставив­шись в экран, и ждёт в вестибюле, когда объявят о каких-либо новых мерах. Но ничего и не происходит. Стоит ли тогда удив­ляться деградации и фатализму? «Что вы делаете, когда мир начинает рушиться?» — вопрошает Анна Лёвенхаупт Цзин в самом начале книги Гриб на краю света. Кажется, у нас есть ответ: мы остаёмся на платформе.

Где мы?

«Where are we now?» — давайте снова пропоём это вместе с Дэвидом Боуи. Нидерландский автор Герт Мак начинает каж­дый эпизод свой телепрограммы с этого вопроса, который засел и в моей голове. Как и Мак, я надеюсь поймать платфор­мы с поличным. Я не помню тревожных обстоятельств, во вре­мя которых завершил работу над книгой Грусть как дизайн в конце 2018 года. К счастью, Ричард Сеймур резюмирует их в своей работе Чирикающая машина (Twittering Machine). К 2019 году, пишет он, «техноутопизм вернулся в извращённой форме. Преимущества анонимности стали основой для трол­линга, ритуализированного садизма, озлобленной мизогинии, расизма и аль-райт-культуры. Креативная автономия стала “фейковой новостью” и новой формой инфотеймента. Множе­ства превратились в толпы линчевателей, часто в итоге обора­чиваясь против самих себя. Диктаторы и прочие автократы обучились использованию Твиттера и соблазнительному искус­ству его языковых игр, как до того террористы из ИГИЛ[†] с их агрессивным и сверхаффективным тоном, найденным их медиаспециалистами. США подарили нам первого Твиттер-президента. Киберидеализм стал киберцинизмом». А мы в это время оставались добровольными фолловерами, которые не могли повернуться спиной к медиуму и сообщению.

Рассматривающийся в этой работе период с 2019 по 2021 год (условно: от Брекзита и Трампа — к ковиду) можно характери­зовать и как стазис, и как кризис, когда старое отказывается умирать, а новое — рождаться. По мнению итальянского социолога Паоло Гербаудо, «нынешнюю политическую эпоху лучше всего понимать как большой откат экономической гло­бализации. Это момент, когда координаты исторического разви­тия переворачиваются, опровергая многие господствующие политические и экономические установки предыдущих десятилетий. Имплозия неолиберальной глобализации — это не просто момент регрессии, но потенциально и фаза реинтер­нализации». Нехватка необходимого альтернативного, перево­рачивающего ситуацию мышления стала ощущаться повсе­местно. Негативные следствия развития веба не получилось предугадать, и проблемы начали накапливаться. Менеджеры предпочли переменам безопасность и контроль; их выбором был PR, а не критика. Перефразируя Тайлера Ковена, результа­том стала сетевая беспечность.

Ковидные ограничения соединили беспечность и комфорт некоторых с массовым отчаянием, одиночеством и кризисом здравоохранения для большинства, усиливая существующее неравенство и подпитывая кризис политического представи­тельства. В ситуации, когда многие работали в «дырах», в дезинфицированных и джентрифицированных зонах, общим чувством становилось онемение. Растущее количество смертей и ужасающая скорость распространения вируса для многих достигли точки кипения именно в повторении одного и того же. Эмоции, сострадание и эмпатия удалились во внутренний заповедник жалкого Я. Во время локдауна вездесущий интер­нет стал сценой интенсивной интериорности. Дом стал убежи­щем современной жизни. Кухня стала аудиторией, спальня — одновременно шопинг-моллом, рабочим местом, рестораном и развлекательной зоной.

«Все революции — это провалы, но это не одни и те же про­валы», — заметил однажды Джордж Оруэлл. То же самое и с цифровой революцией. Датафикация мира неизбежна, это очевидно. Мы достигли той точки, когда платформу можно объявить дисциплинирующей машиной в духе клиники, шко­лы, фабрики и тюрьмы. Нас не должно больше удивлять, что это не только депрессивная, но и репрессивная власть. Отношения власти меняются и обретают новую форму, когда социальное разрастается «бесплатным» (free) и бесперебойным способом. Однако коллективное создание понятий, объясняю­щих коллапс социального, всё ещё не работает. Невыносимым становится сам парадокс между обещанием и реальностью — между идеей раскрепощения и децентрализации и по иронии депрессивной зависимостью от социальных медиа. Можем ли мы честно поговорить о социальной привычке расти в мас­штабе, двигаться в сторону одного и того же продукта, кото­рым пользуются все вокруг? Почему разнообразие и различие здесь не работают? Как только Фейсбуки становятся неразли­чимы на уровне стандартов и протоколов, то простые пользова­тели, слишком занятые своими делами, уже не имеют ресурсов для того, чтобы поставить ситуацию под вопрос. Желание межоперационного глобального обмена попросту слишком сильно.

Всё не так и никому нет дела

Платформы берут своё у индивида. Есть много подтвержде­ний того, что мы все интуитивно или сознательно знали об извлечении данных и слежке. Как говорит Фейн Гринвуд, «Фейсбук сегодня похож на табачную компанию: большинство людей прекрасно знает, что продукт вредит им, а управленцы этих фирм настоящие злодеи, но продукт специально так сде­лан, что отказаться от него очень и очень сложно». Какова цена одной рекомендации? Или, точнее, как об этом пишет художни­ца Джеральдин Хуарес, «действительно нечестно, что нам всем приходится испытывать на себе эффект от реализации ужасных идей и продуктов технореакционеров и анархо-капиталистов просто потому, что в США царит чудовищный индивидуа­лизм». И правда, Кремниевая элегия воспевает деструктив­ную сторону скуки. И это не та сила, которую восхваляют буржуазные коучи, объявляя её предпосылкой креативности; скорее, это негласное условие для производства катастроф. То же самое можно сказать и об одиночестве — состоянии сознания, которое продвигается как лечебное средство для души и тела. В пандемийном режиме можно было видеть апгрейд одиночества. Поздравляем вас, теперь вы — социаль­ная болезнь номер один! В эпоху тревожности, паранойи и, в конце концов, ненависти, можно попасть в зону опасно­сти, находясь при этом в спутанном состоянии ума.

Платформы берут своё и от экономики и общества. Они не просто монополизируют рынки: они ими владеют и форми­руют их. В то время как остальная экономика стагнирует, а центробанки подогревают рынки акций, Биг Тек вместо про­дуктивных инвестиций выкупает свои акции обратно. Таким образом мы оказываемся с интернетом, который ускоряет соци­альное и экономическое неравенство. «Я начинаю чувствовать себя как стриптизёрша, только вместо шеста — новостная лен­та Substack, и все вокруг аплодируют, но почти никто не швы­ряет купюры», говорит Мишель Лхук, описывая зияющую щель между культурой «бесплатного» и честной оплатой автор­ского труда. Пока последние защитники рынка защищают статус-кво аргументами про потребительский выбор, пользова­тели смиряются со своим сервильным статусом. Отношения между платформой и пользователем можно рассматривать в духе диалектики господина и раба у Гегеля. Как только обще­ственный договор заковывает пользователей, смесь зависимо­сти и социального конформизма делает невозможным уход с платформы. Это то, что Янис Варуфакис вместе с Джоди Дин и рядом других авторов называют технофеодализмом. В том же духе Брюс Шнайер говорит о «феодальной безопасности», которую предлагает Биг Тек — в данном случае пользователи отказываются от своей автономии, перемещаясь в замок феода­ла и взамен получают защиту от бандитов, рыщущих в землях вокруг.

Свидетельств вреда платформ хватает, но всё равно ничего не меняется. В последние несколько лет академические иссле­дования и сливы IT-работников поставляли убедительные доказательства манипуляции общественным мнением и психо­логическими «модификациями поведения». Проблема заключается не в лавине критической литературы об интернете, но в её ограниченном воздействии и отсутствии политической дорожной карты изменений архитектуры интернета. Internetdeutung [‡] — это замутнённая форма просвещения. Как заметил Т. С. Элиот, «человечество не выносит реальности в больших дозах». Отсюда и любовь к искусству, кино, литера­туре, геймингу и творчеству. А Жан Кокто добавлял: «Иллю­зия, а не обман».

Схваченные платформами пользователи больше не задаются вопросом о том, почему они застряли в своём пузыре филь­тров. Смешанные чувства тяжело переживать заново — лучше забыть о проблеме. Существует своего рода техносентимен­тальность, хождение туда-сюда от любви к критике. Почему перед рекомендациями на YouTube так сложно устоять? Где вайб? После долгих свайпов — никакого чувства вины, только истощение. Почему мы продолжаем экстернализировать наше хрупкое ментальное состояние? Где чувство стыда от погружения в цифровое? Почему я уподобляюсь Alexa и Siri в ходе общения с друзьями? Как избавиться от трендов в лен­те? Как защитить себя от рекомендаций алгоритмов? Дни невинного веб-сёрфинга давно канули в лету. Сегодня нами двигают мощные силы, и однажды можно вообще прекратить о них думать. Говоря словами Бён-Чхоль Хана, подчинённый субъект даже не в курсе своего подчинения.

В период пандемии повторилась та же схема: негодование нарастало, но потом растворилось без каких-либо реальных последствий. Мы все видели также рост недовольства, в основе которого лежала онлайн-пропаганда альтернативных правых, смешанная с горючей смесью из конспирологических тео­рий — от радиации вышек 5G до микрочипов Билла Гейтса. Дезинформация была проблемой, распространилось чувство паранойи, но в итоге мы не получили радикальной переделки корневой инфраструктуры наших проблем. В этой атмосфере подозрения и тревоги, какой вообще смысл в том, чтобы понимать механику отвлечения или поступать на программы цифровой грамотности, которые только и проповедуют самообладание, рационализм и другие морали мира офлайн? Дискурсивный вакуум должен был в конечном счёте чем-то заполниться. Так мы расплачиваемся за пассивность правящего класса, который не обращает внимания на цифровую среду и продолжает принижать значение интернет-культуры, как если бы это был временный хайп перед возвращением государствен­ных медиа и корпоративного медиа-сектора с его новостями и развлекательными передачами.

Это организованное нежелание серьёзно подходить к мину­сам интернет-культуры теперь порождает эффект бумеранга и ведёт к острой концептуальной нищете. Всё было бы не так плохо, если бы более пяти миллиардов пользователей не зави­сели от этой инфраструктуры. Пока что мы провалили задачу выработки языка, который помог бы схватить социальную логику этих «медиа». Например, Кейси Ньютон задаётся вопросом: «Почему мы построили мир, в котором гражданский дискурс протекает лишь в кучке гигантских торговых цен­тров?» Однако метафора шопинг-моллов всё ещё отсылает к пассивному потреблению. Это мы уже прошли, однако ни интерактивность «просьюмера», ни дисциплины интер­фейс-дизайна не смогли преподнести умных концептов, которые достигли бы мейнстрима. Что могло произойти бы, если бы множества могли понять и воплотить грамматику техносоциального?

Критическая литература как будто бы неспособна произве­сти ничего, кроме запоздалых, лишённых последствий разобла­чений. Теория интернета пришла с опозданием. «Сова Мине­рвы вылетает только с наступлением сумерек», — писал Гегель. То же самое можно сказать и о критике сети. Мы разли­чаем ограниченность предшествующих позиций только тогда, когда временно занимаем внешнюю позицию критика. Вместо того чтобы использовать радикальное техническое воображе­ние для производства альтернатив, мы отвлекаемся на беско­нечную карусель новых инноваций: большие данные, автома­тизация, искусственный интеллект, распознавание лиц, социальный кредит, кибервойны, программы-вымогатели, интернет вещей, дроны и роботы. Растущий список «апока­липтических технологий» мешает пользователям коллективно представить и создать то, что действительно имеет значение: их альтернативные версии техносоциального.

Развивая это рассуждение, Ли Винсел заметил, что критиче­ская литература сама по себе паразитирует на хайпе и даже раздувает его. Профессиональные тролли технокультуры переворачивают посылы экспертов, берут пресс-релизы старта­пов и превращают их в порталы в ад. Винсел упоминает в этом ключе нетфликсовскую документалку Социальная дилемма, которую посмотрели больше ста миллионов человек, и книгу Шошаны Зубофф Эпоха надзорного капитализма: это примеры «критического хайпа», которые «преувеличивают возможности социальных медиа напрямую влиять на наши мысли и не пре­доставляют почти никаких доказательств этого». Думскрол­линг, подсознательные паттерны лайков и культуры селфи — это социально-психологические факты. Приведено уже столько доказательств разного рода манипуляций и «модификаций поведения», что больше нет нужды лишний раз объяснять такое масштабное проникновение смартфонов в повседневную жизнь.

[*] Компания Meta Platforms Inc., владеющая социальными сетями Facebook и Instagram, по решению суда от 21.03.2022 признана экстремистской органи­зацией, её деятельность на территории России запрещена.

[†] ИГИЛ — террористическая организация, запрещённая в России.

[‡] Толкование интернета (нем.). — отсылка к немецкому названию работы Зигмунда Фрейда Толкование сновидений (Traumdeutung).