Команда издательства Ad Marginem выбирает любимые книги
Команда издательства Ad Marginem — это большой коллектив, который занимается переводом, редактурой, дизайном и продвижением книг. Но что они читают в своё свободное время? Давайте узнаем!
Юк Хуэй, «Вопрос о технике в Китае»
Перевод: Денис Шалагинов
Александр Иванов, главный редактор:
Книга гонконгского философа Юка Хуэя «Вопрос о технике в Китае: эссе о космотехнике» появилась в нужное время, когда русское стремление подражать Западу, в том числе и западной технике, начало сменяться медленным, но основательным поворотом «на Восток», — сегодня на улицах российских городов китайских машин едва ли не столько же, сколько европейских, а скоро их будет ещё больше.
Но дело не только в машинах. Китай предлагает нам совершенно иное, неевропейское, понимание техники. Если на Западе целью техники является господство над природой, в том числе и природой самого человека, то китайская культура усматривает в технике единение органического и технического. По мнению Хуэя, Китай ближе всего подошёл к идее кибернетического — искусственного — организма, киборгизации мира, смешения природного и искусственного в единое нерасторжимое целое технических устройств нового типа.
Пройдя период инновационных технических изобретений (например, пороха), а затем радикального технического «отставания» от Запада, китайская цивилизация создаёт сегодня новую техносферу, или, как называет её Хуэй, «космотехнику». В этой космотехнике слились вместе китайское нелинейное представление о времени как круговой смене «сезонов» с китайско-японской идеей пространства как «фудо» — смеси почвы и ветра, рождающей три типа пространств-фудо: муссонный, пустынный и луговой.
Китайское понимание техники базируется на понятии «ши» — ситуативном мышлении, близком к древнегреческому понятию mētis, которое можно перевести как «хитрый» ум, способный ориентироваться в быстро меняющейся обстановке. Но главное отличие китайского понимания техники базируется на идее природы как морального объекта, отношение с которым может строиться только на принципе взаимного уважения и равноправия. Книга Хуэя открывает массу новых способов думать о вещах привычных, но от этого не менее загадочных и важных для нашего осознания себя и своего места в мире.
Андреа Марколонго, «Гениальный язык. Девять причин полюбить греческий»
Перевод: Ирина Заславская
Михаил Котомин, директор:
Андреа Марколонго — талантливая писательница, и для своего дебюта она выбрала беспроигрышный сюжет: древнегреческий язык. Нет такого гуманитарного читателя, у которого культура Аттики, певучий язык ахейцев, гекзаметры Гомера не вызывали бы трепета. Древняя Греция, колыбель европейской культуры, будит только приятные ассоциации, как воспоминания о счастливом детстве. Я сам учил в университете этот великий мёртвый язык, правда, до обидного мало — пару семестров. Но этого хватило, чтобы в памяти застряли некоторые аористы, оптативы, перфекты и двустишие Анакреонта. Марколонго использует грамматику и лексику древнего языка скорее как фабулу, чем как предмет: её эссе — о нас, сегодняшних, в той же мере, как и о тех, кто видел мир через призму умолкнувшей эллинской речи.
Какие слова, обозначающие цвет, существовали в древнегреческом, и правда ли, что греки видели мир в четырёх красках, или для них была важна интенсивность свечения, как переменчивость цвета моря? Можно ли «смотреть музыку» и много ли мы теряем, когда слушаем только ушами, не видя исполнителей? Почему для древних греков не существовало проблемы будущего? Тезис No future на древнегреческом просто не сформулировать.
В каком-то смысле «Гениальный язык» напоминает другую нашу книгу — «Нагори» Секигути. Марколонго пишет о неуловимом, непереводимом, исчезнувшем, и язык тут лишь инструмент познания мира и себя в мире. Для того чтобы проследить за ходом мысли авторки, необязательно знать древнегреческий. Андреа Марколонго делится своим интересом со страстью и щедростью вдохновлённого спеца (встретить такого на вечеринке — большая удача!), готового нести весть, которую до неё много раз формулировали поэты, в том числе и на русском:
Вот дароносица, как солнце золотое,
Повисла в воздухе — великолепный миг.
Здесь должен прозвучать лишь греческий язык:
Взят в руки целый мир, как яблоко простое.
«Лето с Прустом»
Перевод: Алла Смирнова и Елена Баевская
Аня Кузнецова, медиаредакторка
Эта книга — вовсе не очередная попытка интерпретации «В поисках утраченного времени», а настоящее признание в любви роману и попытка рассмотреть его с разных точек зрения: через понятия времени, пространства, воображения. Моё любимое эссе в «Лете» написала постструктуралистка (и ученица Ролана Барта!) Юлия Кристева. Оно кажется наиболее личным из всех представленных: Кристева пишет об опыте изучения французского языка, о том, как чтение Пруста помогает ей писать свои романы. Мне нравится думать о проникновении литературы в самое сокровенное, о том, что текст — это не просто объект исследования филолога или предмет, с которым работает писатель. Кажется, так воспринимал литературу и сам Пруст.
«Лето с Прустом», без преувеличения, сильно проникло и в мою жизнь: я ждала выхода книги задолго до того, как мы сдали её в типографию, а ещё записалась на занятия по французскому языку, чтобы однажды прочесть и «Лето с..», и «В поисках утраченного времени» в оригинале.
Алексей Шестаков, редактор, переводчик:
Маленькая, лёгкая в прямом и переносном смысле, но при этом уникальная книга. Для того чтобы её прочитать, совсем не требуется целое лето — достаточно, мне кажется, двух-трёх вечеров. По крайней мере, этому способствуют живость и простота, которых сумели добиться авторы, чьи академические исследования (если взять самых известных из них, например, Антуана Компаньона или Юлию Кристеву) отнюдь не так благосклонны к читателю. Но лучше, может быть, потратить по вечеру — или по сиесте в отпуске, как советует название, — на каждый из восьми коротеньких разделов, посвящённых разным сторонам прустовского шедевра «В поисках утраченного времени»: географии, философии, воображению, светской жизни, любви, людям, искусству и собственно времени.
«Поиски» отпугивают своей длиной, которая только страшнее оттого, что она оказывается у Пруста свойством коротких вещей: дней, часов, а то и мгновений. В этой книге всё встаёт на свои места: составляющие её тексты вначале были десятиминутными радиопередачами. Можно сказать, что это краткие погружения на большую глубину — тоже отпускной опыт, желанный и опасный. Но если полгода проплавать в подводной лодке без приступов скуки действительно трудно, то бросить несколько взглядов на мир, по величине и разнообразию превосходящий земной, — мало с чем сравнимое удовольствие.
Элисабет Осбринк, «1947. Год, в который всё началось»
Перевод: Нина Фёдорова
Виктория Перетицкая, управляющая редакторка:
Книга «1947» Элисабет Осбринк называют биографией года, поджанром исторического нонфикшена, прославленного Флорианом Иллиесом. Однако, в отличие от книг Иллиеса, повествующих о предвоенных и межвоенных событиях и пронизанных соответствующей тревожной интонацией, Осбринк рассказывает о послевоенной Европе: о годе, определившем ход развития мировых событий во второй половине XX века.
Ещё одна особенность книги — присутствие семейной истории Осбринк, повествование прерывается дневниковыми записями её отца. Перечитывая книгу сейчас, в другом мире, спустя несколько лет после её выхода на русском языке, вдруг обнаружилось новое поэтическое и актуальное звучание, скрывавшееся раньше за патиной документальных историй.
Книги из статьи
Другие статьи
Пишем о книгах и не только