Дмитрий Шепелев: «Читатели могут читать “Доверие” в том порядке, в каком им подскажет интуиция»

В преддверии выхода в «Строках» романа Эрнана Диаза «Доверие» — произведения, удостоенного престижных Букеровской и Пулитцеровской премий, — редакции нашего медиа повезло побеседовать с Дмитрием Шепелевым: переводчиком, чьё мастерство позволило воплотить эту завораживающую историю на русском языке. О том, в чём заключался главный вызов романа Диаза, существует ли карьера переводчика и чем перевод сопоставим с писательством, — читайте ниже.

— Уже совсем скоро, 17 июля, в «Строках» выйдет ваш новый перевод — романа Эрнана Диаза «Доверие». Может быть, вы могли бы представить нашим читателям эту книгу? 

— Да, конечно. Эрнан Диаз написал роман необычный, рассказывающий одну историю — о призвании, любви, богатстве и бедности — четырьмя голосами, причём каждый из них делает это в определённой форме: художественного романа в жанре критического реализма, парадной автобиографии великого человека, мемуаров пожилой писательницы и дневника молодой женщины, о которой мы (думаем, что) знаем из первой части. И каждая из этих частей отнесена к различным временам в пределах безумного XX века, а с учётом ретроспективных отсылок мы прослеживаем практически всю историю Соединённых Штатов Америки. Мы видим, какую роль в истории играет личность и как многое зависит от тех, с кем эта личность связана узами любви, судьбы и, конечно, доверия. Однако если вначале эта история пишется твёрдой мужской рукой, то где-то с середины книги повествование меняет гендер, и под конец всё как бы встаёт с ног на голову. Или наоборот — это читатель волен решать сам.

— Играл ли какую-то роль в процессе перевода тот факт, что книга получила и Букеровскую, и Пулитцеровскую премии? Повлияло ли это на вашу работу и решения, которые вы принимали в процессе?

— Я никогда не придаю значения каким-то премиям. Тем более, что я перевёл предостаточно книг, отмеченных Букером, Пулитцером и другими знаками отличия. Книжные переводы — это не просто моя работа, это моё призвание, моя любовь, и каждая переводимая книга для меня по-своему прекрасна и бесценна. Каждой из них, будь то художественное произведение или научно-популярное, (авто)биография или сборник писем, я уделяю максимум внимания и делаю всё, что в моих силах, чтобы читатели моего перевода получили текст, ни в чём не уступающий оригиналу. Самого меня, кстати, переводческие премии уверенно обходят стороной.

— Вероятно, каждый перевод — это новый вызов. Был ли вызов, когда вы работали над переводом Диаза? Что показалось вам самым сложным, а что было самым интересным? 

— Верно. Каждый книжный перевод погружает меня в новый мир, созданный авторским воображением с определённым видением, стилем, словарём, и каждый раз приходится, условно говоря, изобретать велосипед заново. В случае «Доверия» главный вызов, пожалуй, был в том, чтобы учесть все авторские требования к грамматическому и стилистическому оформлению каждой из четырёх частей романа. Эрнан Диаз подошёл к этому очень основательно и, чтобы добиться эффекта правдоподобия всех вымышленных авторов своего «квартета», написал для переводчиков и редакторов руководство на несколько страниц. Самым интересным было воспринимать ту же историю с новых ракурсов и открывать для себя какие-то нюансы, иногда заметно меняющие общую картину.

— Сколько времени вам потребовалось для перевода книги и как выглядит ваш рабочий процесс в целом? Может быть, вы сперва несколько раз читаете книгу? Переводите ли вы её в том порядке, в котором она написана, или работаете как-то иначе? 

— Времени на перевод потребовалось около двух месяцев, как и на большинство других книг: это вполне нормальный темп для профессионала. Я перевожу по 5–7 страниц в день, но художественный текст бывает очень разным по уровню сложности: иногда можно перевести и 10 страниц, не слишком напрягаясь, а иногда весь день ломаешь голову над одной страницей. Поскольку я фрилансер, книжный перевод для меня не просто работа, а образ жизни — я перевожу практически без выходных, в любое время суток и почти в любом месте, лишь бы было где присесть с лэптопом. Но даже в свободное от работы время у меня в уме прокручиваются какие-то сцены, фразы, предложения. Иногда удачная конструкция рождается в самый неожиданный момент, поэтому нужно, чтобы под рукой всегда был блокнот и ручка или карандаш. Кроме того, мне необходим вайфай — постоянно приходится гуглить какие-то иностранные реалии, которые могут быть очевидны для тамошних читателей, но не для нас; я стараюсь делать сноски в таком объёме, чтобы читатель моего перевода получал необходимый багаж знаний для адекватного понимания произведения.

Читаю ли я книгу несколько раз перед тем, как взяться за перевод? Нет, не читаю — это для меня непозволительная по времени роскошь. С тех пор как я стал книжным переводчиком, я вообще мало что успеваю читать, помимо рабочих книг. Для начала я просто просматриваю книгу по диагонали, отмечаю какие-то особенности и начинаю переводить. При этом я постоянно возвращаюсь к переведённым местам, что-то улучшая, или забегаю вперёд, ориентируясь на какую-то фразу или имя, название — в этом помогает автопоиск, — и заранее перевожу какой-то фрагмент текста.

Что касается «Доверия» Эрнана Диаза, это случай особый, ведь роман состоит из частей, как бы написанных разными авторами в разные годы. После того, как я перевёл первую часть, представляющую собой роман в романе, мне было удобней перейти сразу к четвёртой, дневниковой, поскольку там действуют те же лица, просто показанные с другой стороны. Отмечу, что в лингвистическом плане четвёртая часть самая сложная — в ней немало игры слов, каламбуров и палиндромов. После четвёртой части я перешёл к переводу второй, автобиографической, но, дойдя до определённого места, взялся за третью, мемуарную, поскольку эти две части взаимосвязаны вплоть до повторения каких-то предложений и даже абзацев. Дальше я переводил их параллельно, но вторую закончил раньше — она не только меньше по объёму, но и в некотором смысле является подчинённой по отношению к третьей. Я думаю, что и читатели могут читать «Доверие» в том порядке, в каком им подскажет интуиция.

— Как вы сохраняете баланс между верностью оригинальному тексту и доступным и увлекательным переводом для русскоязычных читателей?

— Верность оригиналу для меня на первом месте — я всегда как бы стою лицом к лицу с автором и мысленно отчитываюсь перед ним за свои переводческие решения. Я стараюсь не облегчать и не приукрашивать текст в переводе (некоторые переводчики этим грешат): просто делаю свою работу так хорошо, как только могу, и снабжаю перевод сносками, без которых адекватное восприятие произведения было бы маловероятно.

— Каков был ваш путь к тому, чтобы стать переводчиком художественной литературы? Что бы вы сказали тем, кто рассматривает для себя перевод как карьеру? 

— Я бы сказал: у книжного переводчика нет карьеры — есть только мастерство. Грустный парадокс этой профессии в том, что мастерство никак не поощряется в денежном отношении — напротив, вам поручают более сложные книги, которые отнимают у вас больше времени и сил, а платят примерно столько же. Заниматься книжными переводами имеет смысл только по любви, но никак не за деньги. Поэтому книжными переводами в русскоязычном пространстве занимаются, как правило, люди, имеющие дополнительный источник дохода — в виде мужей, родителей или пенсии.

Каков был мой путь? Я всегда любил читать книги, особенно американских авторов, что неудивительно для подростка, выросшего после перестройки. В старшей школе у меня развился интерес к английскому — опять же благодаря американским фильмам и песням, — и я поступил на факультет иняз эколого-политологического университета, МНЭПУ. Диплом по теме «История создания стихотворения “Ворон” Эдгара По и сравнительный анализ трёх русских переводов» защитил на отлично. Для приложения к диплому перевёл рассказ Мюриел Спарк «Портобелло-роуд» — позже я узнал, что этот рассказ уже выходил на русском, но мой перевод мне нравится больше. 

Дальше я несколько лет работал техническим переводчиком в НИИ и НТЦ, а после призывного возраста — на разных работах, в том числе и не связанных с переводом. Между делом я читал любимые книги в оригинале, то есть на английском, и переводил какие-то тексты для собственного интереса — по молодости я особенно увлекался Лавкрафтом и перевёл немало фрагментов его писем, прозы и кое-что из поэзии. Параллельно я сам писал рассказы, эссе и — страшно сказать — романы, и даже напечатал в самиздате четыре сборника общим тиражом около пятисот экземпляров. Один такой сборник я подарил знакомой книжной переводчице, Татьяне Покидаевой, и она, оценив моё владение словом, предложила мне для подработки перевести практическое руководство по чрезвычайным ситуациям — точнее, главы про разбойные нападения, кражи со взломом и дорожные происшествия — для «Ридерз-дайджеста». С этого и началось моё сотрудничество с книжными издательствами. Но прошло ещё несколько лет, прежде чем я полностью перешёл на книжные переводы.

— Как ваша работа как переводчика переплетается с вашим опытом в качестве автора и наоборот?

— Писательством я страдал лет с двадцати до тридцати трёх, после чего признался себе, что писатель из меня неважнецкий. Последний рассказ я написал, кажется, в 2016-м, когда мне было тридцать пять. В следующем году я ушёл из офиса, решив, что хватит тратить жизнь на нелюбимую работу, и стал полновременным книжным переводчиком.

Самое поразительное, что один мой роман — про любовь и вампиров («Сумерки» тут ни при чём) — даже хотело издать «Эксмо», но после насыщенной переписки с редактором и доработки текста по её рекомендациям эта дама куда-то пропала, и «Эксмо» стало присылать мне стандартные письма с предложением издать мой роман за мой счёт.

Влияет ли моё писательство (фактическое или латентное) на книжные переводы и наоборот? Разумеется. Это, по существу, тот же процесс — я создаю художественный текст (иногда научно-популярный, биографический или эпистолярный) на русском языке, просто в одном случае я беру его «из головы», а в другом отталкиваюсь от некоего англоязычного первоисточника. Здесь главное — уважать автора больше своего эго и не позволять себе излишней отсебятины.

 — Считаете ли вы, что работа переводчиков получает достаточное признание в издательском деле?

— Как вам сказать… Мне приятно, что кто-то интересуется моей работой, берёт интервью, приглашает на мероприятия. Но переводчик в издательском деле, особенно переводчик начинающий и не имеющий влиятельных покровителей, воспринимается как наёмный рабочий, и оплачивается его работа примерно так же, как работа рядового переводчика в бюро переводов. Последнее слово остаётся, как правило, за редактором и маркетологом, ведь для издательства книга — это прежде всего товар, который должен понравиться потенциальному покупателю, и ради этого можно пожертвовать смысловыми и эстетическими критериями. Но, к счастью, есть издатели, для которых книга и авторский замысел во всей своей неоднозначности представляют собой безусловные ценности: я стараюсь сотрудничать именно с такими издательствами.

— Был вопрос о вас как переводчике и вопрос о вас как авторе, а теперь будет вопрос о вас как читателе. Я уверена, что в течение своей жизни вы прочитали множество переводных произведений. Влияет ли тот факт, что вы переводчик, на то, как вы читаете переводные книги? 

— Вы совершенно правы, переводных произведений я прочитал предостаточно, в основном американских и английских авторов, и все они, конечно, повлияли и продолжают влиять на мою работу книжного переводчика. Впрочем, как и всякие, не только переводные, тексты. И, разумеется, живая речь. Признаюсь, профдеформация не обошла меня стороной, и каждое литературное произведение я воспринимаю не только как читатель, но и как писатель и переводчик, так что зачастую думаю, что вот ведь, мысль хорошая, а выражена не лучшим образом. Однако у меня это началось ещё задолго до того, как я начал что-то писать или переводить. Помню, даже подростком, когда я что-то читал, у меня иногда возникало ощущение стилистической дисгармонии, и я думал, как бы это место переделать. То есть тут важно какое-то врождённое чутьё к тексту, вроде музыкального слуха. 

— Если бы вам пришлось выбрать три художественных произведения, которые в наибольшей степени повлияли на вашу работу переводчиком, то какие бы это были произведения и почему?

— Во-первых, это «Ворон» Эдгара По, по которому я написал диплом. В юности я просто обожал Эдгара По и прочитал все его рассказы, множество стихов в переводах и некоторые в оригинале. Когда я писал диплом и сравнивал переводы Бальмонта, Брюсова и Зенкевича, мне впервые открывалось, как многое зависит от личности переводчика, как одно произведение может поворачиваться к читателям в разных переводах теми или иными гранями, и что в любом переводе — какой бы мастер его ни выполнял — неизбежны какие-то потери.

Во-вторых, это «Стрелок» Стивена Кинга, который перевела на русский (причём дважды) Татьяна Покидаева. Есть, или был когда-то, книгообменный сайт «Букривер», позволявший людям знакомиться и меняться книгами, и вот однажды я захотел выменять роман Стивена Кинга «Стрелок», и, представьте себе, его меняла не кто иная, как сама переводчица, Татьяна Покидаева. Я до сих пор помню первое чеканное предложение, как в переводе (первом из двух), так и в оригинале: «Человек в чёрном пытался укрыться в пустыне, а Стрелок преследовал его» ©, и, соответственно: “The Man in black tried to hide in desert and the Gunslinger followed” ©. Безупречный текст и безупречный перевод.

Ну, а третья такая книга — это Catcher in the rye Джерома Дэвида Сэлинджера, известная на русском, главным образом, в двух переводах: «Над пропастью во ржи» Райт-Ковалёвой и «Ловец на хлебном поле» Немцова. Первым я прочитал лет в пятнадцать перевод Райт-Ковалёвой, и он мне понравился, то есть понравился сам роман, и к переводу претензий не было. Но потом, уже студентом, я взял в иностранке Catcher in the rye в оригинале, и он меня настолько поразил своей невиданной живостью, свежестью, яркостью (я читал и смеялся, а не просто улыбался, как при чтении перевода), что перевод Райт-Ковалёвой после этого показался мне этаким благообразным пересказом школьной учительницы. 

Когда же я прочитал перевод Немцова, меня поразил объём отсебятины, превращавшей Холдена, трудного подростка из зажиточной нью-йоркской семьи, в какого-то гопника из криминального района, то и дело перемежающего речь разухабистым «и всяко-разно» вместо ёмкого оригинального “and all”. Я и подумать не мог, что когда-нибудь, двадцать лет спустя, сам сделаю новый перевод этого романа. В прошлом году «Эксмо» заказало мне перевод Catcher in the rye и других произведений Сэлинджера, и в настоящее время они находятся в редактуре. Как будет называться этот культовый роман в моём переводе, сказать пока не могу — возможно, «Ловец во ржи».