«Лети, светлячок»: отрывок из новинки Кристин Ханны

Юные Талли и Кейт в семидесятых были неразлучны, «лучшие подруги навеки» — так они себя называли и верили, что их дружба действительно навеки. Но иной беде не в силах противостоять никакая дружба. Кейт не справилась с болезнью и, уходя, взяла с Талли обещание, что та позаботится о её детях. Роман «Лети, светлячок», который выйдет в Строках уже 15 ноября, — это вторая часть знаменитой книги Кристин Ханны «Улица Светлячков». Публикуем отрывок из этой книги о любви и прощении, о втором шансе и вере в то, что настоящую дружбу не оборвёт даже смерть. Читайте и не забудьте отложить, чтобы не пропустить день выхода!

Я прекрасно помню, когда именно всё пошло наперекосяк. Тот день выдался самым жутким, хуже остальных, и тот день всё изменил.

Октябрь 2006-го. Похороны. Я закрыла глаза и вспомнила, как одиноко стояла...

...на парковке у церкви Святой Цецилии. Вокруг полно аккуратно припаркованных машин. В основном семейных.

В качестве прощального подарка Кейт отдала мне свой айпод и написала письмо. В нём она просила меня включить «Королева танцует» и в полном одиночестве танцевать под неё. Я не хотела, но выбирать не приходилось, и, услышав «Ты умеешь танцевать», я на дивный миг оказалась где-то ещё, не здесь. А потом всё закончилось, и я увидела, как ко мне направляются её родные: родители — Марджи и Бад, её дети и её брат Шон. Они напоминали освобождённых из лагеря военнопленных — сломленных и удивлённых, что до сих пор живы. Мы поздоровались, и кто-то что-то сказал — что именно, не знаю. Мы делали вид, будто держимся. Джонни злился — да и как иначе? «Все к нам домой поедут», — сказал он. А Марджи добавила: «Это она попросила». Как Марджи хватает сил держаться на ногах? Ведь горе явно пригибает её к земле.

От одной мысли, что придётся ехать на этот праздник жизни в честь Кейти, мне сделалось дурно.

Я вообще не поддерживала все эти рассуждения, что смерть, мол, «это счастливое перевоплощение». Разве я способна на такое? Нет, я уговаривала её бороться до последнего вздоха. Выходит, зря. Мне бы прислушаться к её страху, успокоить её. А вместо этого я обещала ей, что всё будет хорошо и она излечится.

Но я и ещё кое-что пообещала. В самом конце. Я поклялась заботиться о её семье, помогать её детям — и нарушать обещание не собиралась.

Меня подвезли Марджи и Бад. В машине у них пахло ровно так же, как в доме Маларки в нашем с Кейти детстве — ментоловыми сигаретами, духами «Джин Нейт» и лаком для волос.

Я представила, что мы с Кейт снова сидим на заднем сиденье, её отец ведёт машину, а мать курит в окно. Я почти слышала, как Джон Денвер поёт про Скалистые горы.

Расстояние в четыре мили между католической церковью и домом Райанов мы преодолевали целую вечность. Куда бы я ни взглянула, повсюду меня окружала жизнь Кейти. Кофейня, куда она заезжала, киоск с мороженым, где делают её любимое — с солёной карамелью, книжный магазин, куда она непременно заглядывала на Рождество.

Вот мы наконец и приехали.

Дворик смотрелся заброшенным, а палисадник совсем зарос. Кейти вечно только собиралась освоить премудрости садоводства.

Машина остановилась, мы вышли, и брат Кейт, Шон, подошёл ко мне. Он на пять лет младше нас с Кейт... то есть теперь уже младше одной меня... Но Шон тощий и сутулый и похож на ботана, поэтому выглядит старше. Он уже начал лысеть и к тому же носит старомодные очки, однако глаза у него ярко-зелёные, как у Кейт. Я обняла его и отступила, думая, что он заговорит, но Шон промолчал. Я тоже. Мы с ним вообще не вот прямо закадычные друзья, а сегодня явно неудачный день для болтовни. Завтра он уже вернётся в Кремниевую долину, где его ждёт работа. Небось живёт себе бирюком, до ночи рубится в компьютерные игры, а питается бутербродами. Впрочем, не исключено, что я всё это напридумывала и на самом деле живёт он иначе.

Шон отошёл в сторону, и я, оставшись возле машины одна, окинула взглядом дом, который всегда считала и своим тоже.

Зайти внутрь у меня не хватало сил.

Но иначе-то нельзя.

Я глубоко вздохнула. Если я что и умею, так это выгребать. Ведь я до совершенства отточила умение закрывать глаза на боль и двигаться дальше. И сейчас поступлю так же.

Ради Кейт.

Я вошла в дом и направилась на кухню, где мы с Марджи принялись готовиться к наплыву гостей. Я деловито сновала по кухне среди таких же деловитых и стремительных, словно колибри, кумушек. Только так я ещё способна держаться. Не думать о ней. Не вспоминать. Объединившись с Марджи в команду, мы готовили дом к сборищу, присутствовать на котором никто из нас не хотел. Я расставила по всему дому фотографии, рассказывающие историю Кейт, — она сама их выбрала. Смотреть на эти снимки я не могла.

Услышав звонок в дверь, я, силясь сохранять присутствие духа, глубоко вдохнула. За спиной у меня по деревянному полу застучали чьи-то каблуки.

Пора.

Я обернулась и попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривая и однобокая. В гостиной я с опаской подходила к гостям — забирала тарелки и разливала по бокалам вино. Каждая минута — триумф моей воли. До меня доносились обрывки беседы — гости говорили о Кейт и делились воспоминаниями. Я не слушала, от таких разговоров мне становилось ещё больнее, и я почти умудрилась отстраниться, но слова сыпались со всех сторон. Кто-то восхищался тем, что Кейт участвовала в благотворительном аукционе «Ротари», и я вдруг поняла, что люди вокруг говорят о совершенно незнакомой мне Кейт, и из-за этого печаль разъедала меня ещё сильнее. И не только печаль. К ней добавилась ревность.

Ко мне подошла незнакомая женщина в старомодном мешковатом платье:

— Она много о вас рассказывала.

Я благодарно улыбнулась ей:

— Мы с ней дружили тридцать с лишним лет.

— Она так стойко химиотерапию переносила, да?

На этот вопрос ответа я не знала. Меня рядом с ней тогда не было. В тот момент не было. Ссора на два года заморозила нашу тридцатилетнюю дружбу. Я понимала, как Кейт переживает, и попыталась помочь, вот только я, как обычно, подошла не с той стороны. В конце концов Кейт обиделась на меня, а я не стала извиняться.

Пока меня не было рядом, моя лучшая подруга старалась победить рак и перенесла двойную мастэктомию. Меня не было рядом, когда она облысела, когда вчитывалась в неутешительные результаты анализов и когда наконец решила прекратить лечение. Я буду корить себя за это до последнего вздоха.